Северус Снейп
Она слышала все прекрасно, но не слушала. Не желала слушать, но Снейп продолжал упорно гнуть свое, говорить о ее «гриффиндорском принце» Поттере, шайке его прихвостней… Парень не мог уже остановиться, слишком сильно его распалили слова, брошенные Лили, и эта пощечина. Девушка лишь кричала, чтобы он отпустил ее, потом начала нести какую-то несусветную чушь, отдавшуюся болезненным откликом в сердце слизеринца – мол, с Джеймсом начала встречаться лишь из-за него, Северуса. Но знал, что это все ложь, фарс, очередной повод укорить его в неправоте слов и поступков. Эванс костерила его, но ни одно дурное слово, сказанное в его адрес, не ранило так сильно, как это извечное дурацкое сравнение с ненавистным Поттером. Я не твой Джеймс, которого ты так боготворишь, Лили, его нет здесь, нет! И я не хочу, чтобы тень этого падонка вечно стояла за мной в отражении твоих глаз.
- Ты говоришь, это из-за меня? Ха, Эванс, прекрасное чувство юмора переняла у обожаемого дружка? – горькая усмешка отразилась на лице Снейпа. Нет, он ни за что не даст себе так глупо обмануться, поверить, будто это действительно ради него. Поверить, что кому-то в этом гребанном мире не наплевать на неприятного, гадкого мальчишку, полукровку, ничего в сущности не добившегося, кроме успеха в зельях, и никем на самом деле не являвшимся. Кто-кто, а Северус, семь лет просуществовавший в «змеином рассаднике», как их факультет называли прочие, ясно усвоил за эти годы раз и навсегда: все делается для себя. Всегда. Даже за благими намерениями скрыта корысть, стоит только копнуть чуть глубже. Это было не суровой, не печальной, а простой, до невозможности ясной и наглядной правдой жизни. Каждый сам за себя.
- Да даже будь это так, - все не унимался слизеринец. – пора бы тебе уяснить, что такие, как Поттер, – фамилию гриффиндорца он произнес с особым отвращением, буквально выплюнул. – не меняются. Никогда. Но тебе ведь более по нраву не те, кто вечно «ноет», а другие, бахвалящиеся болваны, «сильные мира сего», хвастающие своими «победами» над нытиками и слабаками.
Когда они уже неловко рухнули, извалявшись в снеге, невольно прижимаясь друг к другу, Северус, все глядя в изумрудные омуты, не в силах отвести взгляда, заметил в них нарастающую панику. Сначала, парень было не придал этому значения, подумал – подучилось. Но стоило ему заелозить, пытаясь сменить неудобное положение, как испуг в глазах Лили уже читался вполне ясно. Снейп поначалу и сам испугался, – мало ли, вдруг приземлилась в сугроб неудачно, больно ударила что-нибудь, - но постепенно истинная трактовка этих удивленно расширенных глаз, чуть приоткрытого рта и подрагивающей в страхе нижней губы девушки становилась все очевиднее и очевиднее.
Нет, Северус не хотел верить в это. Неужто она подумала…? Мысли слизеринца незамедлительно подтвердились громким вскриком девушки.
Впервые в жизни Северус Снейп почувствовал такую неописуемою пустоту внутри, что пожирала его с каждой секундой, вгоняла в состояния немого ступора и оцепенения. Захлестывающее чувство не боли, не обиды, а горького разочарования, не давало юноше ни вымолвить хоть слово, ни уж тем более предпринять хоть какие-то действия.
Спустя бесконечно долгие минуты, пока Эванс пыталась отчаянно вырваться, а Снейп смотрел своими опустевшими черными глазами на девушку, даже не осознавая, не замечая, что его рука, сцепленная на ее запястье (теперь уже не больно, но достаточно крепко) и вес его тела удерживают перепуганную гриффиндорку, Северус будто очнулся, пришел в себя наконец-то. Юноша медленно моргнул, вновь взглянул на Лили, и заметил, что его пустой взгляд пуще прежнего испугал девушку, но та еще не осознавала, отчего случилась подобная перемена в юноше. Внутри слизеринца боролись меж собой два одинаково острых и сильных желания: первое – ударить Лили Эванс, девушку, доселе самое дорогое для него существо в мире, ощутимо, так, чтобы поняла, как допускать подобные мысли впредь; второе – уйти, незамедлительно, слишком горько было разочарование.
Она все плакала, теперь уж не кричала, а шептала, молила ее отпустить, а Северусу сейчас было попросту плевать. Не трогали ни слезы, ни мольбы, он просто наклонился к рыжей еще ближе, глядя в полные влаги зеленые глаза так, будто глядя насквозь прямо в душу. Пряди волос, покрытые снежными хлопьями и обрамлявшие лицо юноши, затемнили свет по обе стороны от гриффиндорки. Их носы почти соприкасались, а девушка громко взволнованно дышала, слезы не переставали чертить дорожки на ее красивом личике. Снейп чуть повернул голову, склонился еще ближе, максимально близко… в тот момент, когда Лили зажмурилась в страхе, тихо пискнув, мальчишка почти невесомо коснулся ее губ своими, отстранился всего на считанные миллиметры и выдохнул:
- Ну и дура же ты, Эванс. – эти слова, произнесенные холодным, безжизненным тоном, ужасали, а это будничное «дура», произнесенное только что Северусом, звучало горше и больней, чем тысячи бранных ругательств, кололо в самое сердце, ибо было полно разочарованием настолько, насколько была переполнена этим гадким чувством душа слизеринца в тот момент.
Он отстранился, резко. Встал, отряхивая мантию от особо крупных комьев снега, и, ни слова не обронив, не оборачиваясь, удалился прочь.
Северус мог бы смотреть осуждающе, зло, с ненавистью – имел на это полное право. Лили, его прекрасная Лили, душа его жизни, сочла его мерзким извращенцем, насильником, с пустого места. Допустила такие мысли, поверила в это. Никогда он не сможет забыть этого, никогда не взглянет впредь на нее. Без табу, без запретов. Просто не мог, не хотелось больше.
Предательство, разочарование. Нет больше сил для гнева и боли. Он будет помнить. Всегда.